Годы военные, судьбы людские
Попытки восстановить по крупицам, заполнить пробелы в истории семейной трагедии времен Великой Отечественной войны Виктор Иванович Нарбут сделал уже в осознанном возрасте.
— С сыном-школьником гостили у родственников в Москве, — рассказывает мужчина. — Культурную программу разнообразили посещением музея Великой Отечественной войны на Поклонной горе. Оказавшись с ним в зале, где на стенах размещены таблички с именами Героев Советского Союза, предложил поискать знакомые фамилии. Например, нашего земляка Александра Ивановича Канарчика. Андрей с интересом принялся отыскивать букву «К» в алфавитном порядке. Помню его удивление, когда рядом с данными героя-земляка он увидел фамилию Нарбут И.М. Меня аж в жар бросило: Нарбут Игнат Матвеевич? А вдруг это действительно мой дядя по отцовской линии, пропавший без вести на войне в 1940-х? Эта мысль мне долго не давала покоя. Так начались мои поиски.
«Маўчы, дзеткі, маўчы…»
— Война — это всегда боль, потери и страх, — продолжил собеседник. — Мои попытки хоть что-то узнать о смерти моего дедушки Матвея Петровича еще в юношеском возрасте пресекались одной лишь слезной фразой бабушки Анны Мартиновны: «Маўчы, дзеткі, маўчы…» Ее давний страх за жизнь детей и свою, несмотря на десятилетия, сохранился и перешел в опеку нас, внуков, правнуков. Только представьте, что довелось пережить человеку: доверие к людям так и не вернулось к ней.
О чем нужно «молчать» узнал от отца Ивана Матвеевича. Ему, младшему ребенку в семье, во время немецкой оккупации было лет 7. В родительский дом в Утканах вошли двое немцев и местный житель. Образ этого высокого мужчины в черном кожаном плаще сохранился даже в моих детских воспоминаниях, значит, он продолжал жить в этой деревне и в 1960-70 годы после войны. Так вот этот односельчанин, указав на Матвея Петровича, произнес: «Он — партизан. Он — коммунист». Немцы схватили деда, с ним из деревни в этот день увели еще двоих мужчин. Как позже выяснилось, возможно, после допросов в немецком гарнизоне в Конвелишках их отвели в Германишки, где расстреляли. Место расправы и захоронения тел родственники так и не узнали, даже спустя годы. Ведь на этой территории вплоть до 1952 года орудовали банды, люди были запуганы.
Ни документов, ни фотографий тех лет не осталось — все сгорело при пожаре. На руках у внука остался лишь бабушкин «аусвайс». Как свидетельствуют исторические исследования, «паспортизация» немецкими удостоверениями личности, выдававшимися жителям оккупированных территорий, к 1943 году была серьезным и масштабным процессом: к этому времени почти 50% населения СССР проживало на территориях, занятых гитлеровцами.
— Война не закончена, пока не расследованы все преступления против мирного населения, — прервал минуту молчания Виктор Иванович.
Память взывает не только к драматической летописи сражений на боевых полях. Чтобы по-настоящему оценить значение Великой Победы, необходимо хорошо представлять себе, от чего спасли мир советские солдаты. Да, вытеснение травмирующей информации свойственно человеческому мышлению. Но иное дело, когда кто-то пытается «рационализировать» бесчеловечные деяния, представляя их как «частный случай», «эксцессы военного времени», а то и «реакцию на действия партизан и диверсантов»… Отсюда уже один шаг до преступления — оправдания нелюдей.
Виктор Иванович очень надеется, что расследование в рамках уголовного дела по факту геноцида населения Беларуси во время Великой Отечественной войны и в послевоенный период, поможет приоткрыть занавес и в семейной трагедии Нарбутов.
Правда девочки, видевшей войну
Одно дело — художественный пересказ, другое — обжигающая правда безыскусных свидетельств. Историей военного детства своей мамы Виктор Иванович проникся именно благодаря ее редким коротким рассказам — разговоров о войне люди, видевшие ее воочию, как правило, избегают.
— Мама Тамара Кузьминична Веткина (в девичестве) родом из деревни Люльки Уваровского района Московской области, — возвращается вновь к воспоминаниям Виктор Иванович. — Она была вторым ребенком из четверых: старшая Анна работала на ракетном заводе в Москве, а Тоня и Коля жили в родительском доме. Детей моя бабушка Анастасия Васильевна воспитывала одна, дедушка умер еще до войны. Когда пришли немцы, маме было неполных 13 лет. Оккупанты заняли их дом, но детей из-за наступающих холодов оставили «на печи», бабушка ночевала в хлеву. Иногда «гости» давали ребятне шоколад и галеты. Снисходительные жесты закончились, когда советские войска дали отпор врагу. На Рождество жителей деревни Люльки и соседних населенных пунктов погнали в пленный обоз.
В истории Великой Отечественной войны дата 7 января 1942 года официально считается днем окончания контрнаступления войск Красной Армии под Москвой и началом общего наступления войск. В военных действиях был достигнут очевидный успех советской стороны. Прямая угроза Москве была ликвидирована.
— Пешком по морозу людей гнали несколько дней без остановки. Выдерживали не все… На стоянке обнаружилось, что у мамы обморожение ноги. Увидев это, немец приказал бабушке оставить дочь и идти дальше. Женщина оказалась перед ужаснейшим выбором: с кем из детей остаться? Очевидно: помощь больше требуется больному ребенку. Тоня и Коля пошли с обозом. Переждав время, женщина с больной дочерью на руках двинулась следом — нужно было нагнать обоз. По пути нарвались на немецкий пост, и лишь благодаря школьным знаниям немецкого языка под дулом автомата маме Тамаре удалось уговорить солдата не стрелять. «Кoм, — махнул он русской девочке и со слезами на глазах показал свое семейное фото: — Мутер, фатер, киндер…» У него же удалось выяснить и направление движения обоза. По пути попросились на ночлег в один из домов. Согревшись и перекусив, вдруг услышали возглас сына хозяйки: «Мама, обоз!» Выбежав на улицу, в толпе увидели Тоню и Колю. Ну не чудо ли?! — подступил ком к горлу рассказчика.
Дальше пленных погрузили в эшелон. Направление — Лида. Под Гудами пути разбомбили, поезд задним ходом двинулся на станцию в Бастуны. Здесь передвижной лагерь сделал остановку на несколько дней, пока восстановят железную дорогу. В это время пленные начали массово болеть тифом. Много людей погибло. По воспоминаниям Тамары Кузьминичны, в лесочке возле станции тогда много похоронили. Тифозных немцы не повезли дальше, а пешком пригнали в Вороново.
— По улице Советской было много пустых еврейских домов, построены бараки. В доме №73 поселились мои родные, в нем позже в 1959-м родился и я, — постепенно приближается к послевоенному периоду мужчина. — Историю пустующих домов местные жители знают. Весной 1942 года еврейские семьи согнали на юго-запад поселка и расстреляли. На памятнике значится цифра в 1 834 человека. Ни в чем не повинные люди были просто убиты. Бабушка рассказывала, как три дня после этой зверской расправы утрамбованная техникой земля на могиле еще шевелилась, — волосы дыбом встают от таких подробностей в рассказе мужчины.
Следующим испытанием для малолетних узников стали голодные весенние дни и ночи. Дети из семьи Веткиных пошли в наем за еду к местным жителям. Мытарства, казалось, не закончатся. Но по счастливой случайности Тамара оказалась в доме Гицевичей в Дутишках. Ее взяли для помощи по дому и по уходу за детьми.
— Гицевичи буквально спасли моих родных от гибели: помогали с пропитанием, давали одежду и после войны не раз скрывали от возмездия солдат Армии Крайовой, которые просто ненавидели русских.
К сожалению, с годами тяжкая правда о злодеяниях нацистов, их пособников, аковцев постепенно вымывается из общественного сознания, оттесняется на периферию национальной памяти. Главное, не допустить подмены понятий, искажения истории…
После войны Тамара Кузьминична с отличием окончила Дробишунскую школу, поступила на дезинструктора в Минск и всю жизнь работала в санитарной службе в Вороново. Прожив сложнейшую жизнь, испытав неимоверные лишения, потери родных людей уже в мирное время, на 92 году женщина ушла жизни. До конца своих дней русская по рождению Тамара Кузьминична твердила, что благодаря сердечности белорусского народа, местных жителей, родиной для нее была и остается эта земля.
Кто такой патриот?
— Молодость моя прошла в Советском Союзе, я безумно любил эту страну. Отказался в свое время от переезда за границу именно по этим соображениям. С таким же чувством к родной Беларуси я проживаю и свои предпенсионные годы, — философски завершает беседу земляк. — Это необъяснимая тяга к своей земле, своим людям, своим корням, роду. Семья, во всех смыслах, — главное. У меня твердое убеждение: свое — самое лучшее. Даже хлеб покупаю исключительно вороновский. Думаю, в таких мелочах, наверное, и должен проявляться патриотизм, — де-факто определил суть широкого понятия Виктор Иванович.
Галина ШЛЕМПО.
Фото Сергей Гричика и из архива Виктора Нарбута.
