Политический обозреватель ОНТ Игорь Тур: «Самое важное для меня – чтобы мы окончательно вернулись к спокойной нормальной жизни». Эксклюзивное интервью
и неверные шаги. Но есть люди, в ком такие события проявляют лучшие качества, становятся толчком для раскрытия яркой, публичной, привлекающей к себе личности, вокруг которой охотно и с интересом объединяются люди, заражаясь их энтузиазмом и разделяя их мнения и взгляды. Они появляются на телеэкранах, участвуют в автопробегах под красно-зелеными флагами, открыто выражают свою патриотическую гражданскую позицию. В последние месяцы мы, журналисты, встречаем все больше таких людей и, конечно, с радостью рассказываем о них читателям. Из цикла таких публикаций и вырос новый проект «ГП» – «МОТИВАТОРЫ».
Политический обозреватель ОНТ Игорь Тур рассказал, приходится ли ему сталкиваться с агрессией протестных активистов в реальной, а не виртуальной жизни, почему риторика государственных СМИ стала более острой, кто помогал создавать цикл «Ложь беглых» и сколько еще компромата на «честных» людей осталось за кадром.
О любви к Гродно и первой практике в Лиде
– Вы ведь, если не ошибаюсь, родом из Лидского района?
– Не совсем. Родился я в Гродно. Я не помню, как проходило мое детство здесь, потому что уезжал совсем маленьким, но в паспорте как место рождения указан именно этот город. Время было достаточно сложное, 1989 год, люди переезжали из одних населенных пунктов в другие. Некоторое непродолжительное время мы с родителями жили в Минске и только потом приехали в поселок Первомайский Лидского района.
– А сейчас какие впечатления от города, в котором родились?
– Это лучший город нашей страны, во всяком случае для меня! Он особенный. Чувствуется, что в Гродно все немножечко по-другому: жители города чуть внимательнее и улыбчивее, вежливее по отношению друг к другу. Здесь меньше суеты, больше аутентичности. И так как я не женат, могу себе позволить сказать, что в Гродно живут самые красивые девушки – даже поход в магазин похож на модное дефиле, что нам, мужчинам, конечно, очень нравится.
– В свое время Вы практиковались в районной газете в Лиде: какие воспоминания у Вас остались с того момента?
– С редакцией «Лидской газеты» начал сотрудничать еще в 11 классе, потому что на журфаке БГУ требовали публикации при поступлении. Окончательное решение стать журналистом было достаточно спонтанным – очень многих вещей я не знал, можно сказать, не знал ничего. После первого курса самым рациональным было поехать туда, где я уже с кем-то знаком. Вы знаете, если сравнивать этот опыт с тем, какие были практики в Минске, то, конечно, в регионах работать душевнее – ты находишься намного ближе к своему читателю. Касательно коллектива: в республиканских СМИ конкуренция выше, и это ощущается, в регионе же тебя всегда рады видеть и встречают с распростертыми объятиями, готовы показать, рассказать, научить. С большой теплотой по сей день общаемся с главным редактором, когда удается пересечься.
– На малой родине бываете часто?
– Честно? Последние полтора года крайне редко: когда приезжаешь домой, хочется задержаться подольше, а два свободных дня в неделю появляются не так часто, как хотелось бы. К сожалению, пока так.
О пуле и работе с Президентом
– Насколько известно, начинали Вы как спортивный журналист? Как получилось так, что отошли от спорта и с головой погрузились в общественно-политическую тематику?
– Действительно, я шел в профессию с мечтами о том, что буду спортивным журналистом, потому что в детстве очень любил футбол. Долгое время работал в спортивной редакции, но, на мой субъективный взгляд, спорт – сфера достаточно ограниченная в разнообразии тематик. Я начал ловить себя на мысли, что здесь мне уже все достаточно понятно. Хотелось попробовать себя в чем-то новом. Но даже сейчас, будучи политобозревателем, темы, близкие к спорту, скорее, отдадут мне, потому что навыки спортивного журналиста никуда не делись.
– В какой именно момент Вы пришли в пул?
– Это было в 2017 году. Но опять же, приход в пул – процесс постепенный. Все начинается с простых тем. Если получается неплохо, журналисту предлагают более сложные сюжеты, выше по верстке, ближе к политической повестке. И только после этого человек пробуется в пуле. Сказать, что туда попадают лучшие из лучших, было бы нескромным. Просто здесь есть своя специфика. В пуле нужны люди, способные на протяжении достаточно долгого периода времени выполнять очень сложную работу, связанную с большим объемом информации. Нужно за несколько часов обработать огромный поток данных и при этом не допустить ошибок на длинной дистанции. В этом, безусловно, журналист должен быть лучшим.
– Работая в пуле, Вы имеете возможность находиться рядом с Президентом едва ли не каждый день. Каким человеком Вы его видите? Особенно сейчас, когда довелось пристально следить за происходящим, какие выводы можете сделать?
– Александр Григорьевич – очень неравнодушный человек. К сожалению, для многих политиков проблемы обычных граждан второстепенны, а наш Президент пытается их решить. Отсюда оппоненты нас часто подкалывают, мол, не президентское дело заниматься такими мелочами. Когда возникают какие-то личные проблемы у журналистов, он тоже об этом узнает и предлагает помощь, насколько это возможно. Александр Григорьевич очень любит страну и людей, которые в ней живут. Очень. До глубины души. Он не лезет за словом в карман, не признает двуличных людей и подхалимов, считает важным, чтобы человек был честен, ведет себя действительно по-мужски. Лично мне Президент очень интересен как человек. С ним интересно работать.
– Каково быть тем журналистом, которого Глава государства знает в лицо и по имени, а иногда и лично обращается при всех?
– Может быть, зрителю кажется, что Президент – это какой-то недосягаемый человек. У нас, журналистов пула, немного другое восприятие. Мы действительно видим Главу государства лично несколько раз в неделю, естественно, смотрим все его публичные выступления. И не публичные тоже. Резкая грань постепенно стирается: когда камеры выключаются, Александр Григорьевич разговаривает с нами, просто обсуждает разные текущие моменты. Он смотрит эфиры, знает нашу работу, где-то может похвалить, а где-то пожурить, но то волнение, которое было в первое время, постепенно исчезает. Ты начинаешь в какой-то степени относиться к Президенту как к своему старшему соратнику по общему делу. И он точно так же тепло и душевно относится к тем людям, которые долго с ним работают, находятся рядом в большинстве командировок.
О новом облике госСМИ и старых коллегах
– Насколько сильно последние события изменили облик белорусских государственных СМИ: не кажется ли Вам, что они стали смелее, ярче и острее, а где-то даже приобрели более наступательную риторику?
– Безусловно, мы очень старались, чтобы это было так. Скажем, до всех этих событий госСМИ, может быть, где-то что-то не хотели обострять, слишком заботились о зрителях и читателях с той точки зрения, чтобы не перегружать их проблемами. Но сейчас наступил момент, когда нужно острее и настойчивее объяснять, что происходит в стране. В августе сложилась достаточно странная ситуация, когда агрессивное и эмоциональное меньшинство создавало иллюзию, что вся страна в протестах. Произошло это еще и по той причине, что воспитанное в том числе нами большинство не привыкло вмешиваться: зачем, когда все и без того достаточно хорошо? Сейчас мы стараемся приучить людей к тому, что свою позицию нужно выражать вслух, и показываем, как это можно делать. Разумеется, на собственном примере. Поэтому активно начал развиваться жанр авторского мнения на госТВ, когда журналист в целом занимается не совсем свойственной ему работой – говорит о том, что думает по тому или иному поводу лично. Условно: меня зовут Игорь Тур, вот я стою перед вами и на всю страну рассказываю, как вижу ситуацию, и не боюсь, что кто-то мне за это в интернете напишет что-то нехорошее. Многие люди перенимают эти инструменты и начинают так же открыто и смело выражать свою позицию. Это очень важно сейчас.
– Журналисты республиканских СМИ ощутили на себе определенное давление, особенно досталось телевизионщикам: некоторые достаточно быстро приняли решение об увольнении. На ваш взгляд, причиной стали личные убеждения, растерянность и неполное понимание происходящего или методы устрашения все-таки сработали?
– Сложно, наверное, вычленить какую-то одну общую причину. По большому счету, было изначально понятно, кто может уйти. У некоторых были колебания уже давно, притом по причинам, никак не связанным с политикой. Просто человек хотел сменить место работы, но не решался, а тут, казалось бы, так хорошо совпало. К сожалению, кто-то действительно испугался. Часы разговоров, объяснения своим же коллегам очевидных вещей остались за кадром. Да, у некоторых был страх. Отдельные люди ушли на волне хайпа, перенеся в жизнь инструментарий соцсетей: мол, я хочу много лайков, а меня тут хейтят. Некоторым и деньги предлагали, конечно. Это достаточно известные истории, но о них пусть уже рассказывают те, кто эти самые деньги брал. Было всякое, но в то же время нельзя сказать, что ушла какая-то критическая масса людей с точки зрения количества и, что немаловажно, качества работы.
– Быстро ли удалось восполнить кадровые потери?
– Хороший вопрос. Не исключено, что все это даже пошло нам в плюс. Нагрузка рационально перераспределилась, и сейчас меньшим количеством сотрудников, но совершенно спокойно мы выполняем тот же объем работы, никаких проблем. Это была такая ситуативная вынужденная оптимизация, которая пошла на пользу. На самом деле кадровые потери не так велики – ушли человек 30. И далеко не только по политическим причинам. Поэтому о колоссальном оттоке говорить не приходится.
– Поддерживаете ли Вы связь с бывшими коллегами, с которыми резко разошлись во взглядах, и есть ли среди них те, кто сейчас, возможно, жалеет о своем выборе?
– Я не поддерживаю! Объясню почему: эти люди оказались в ситуации, когда они уже будут вынуждены публично и непублично в разговорах с коллегами придерживаться своей риторики, даже если их мнение поменялось. Ничего нового они не скажут. Нет никаких препятствий, если у кого-то появится желание мне сообщить, что сейчас он думает по-другому, но обсуждать то, о чем речь шла в августе, не вижу никакого смысла. Мне это неинтересно.
– А с коллегами из оппозиционных ресурсов общаетесь или и здесь вы однозначно оказались по разные стороны баррикад?
– А вот, кстати, с коллегами из оппозиционных ресурсов иногда разговариваем. По глобальным вопросам наши мнения расходятся, но какие-то локальные нюансы мы вполне можем обсудить. Вопрос только в том, насколько они сами стремятся к диалогу, а не просто хотят победоносно заявить, что они хорошие, а мы плохие.
– На одном из как раз-таки оппозиционных СМИ вышел материал с откровенным намеком, что на ваши политические взгляды якобы оказала воздействие некая «влиятельная девушка».
– Когда увидел статью, решил зайти почитать, может, действительно откопали какие-то факты про меня, но ничего интересного не увидел. Скажем так, у меня есть идеи относительно того, от кого пришла эта информация. Наверняка это кто-то из тех людей, с кем мы друг друга называли друзьями, но человек явно неверно оценил ситуацию и сделал неправильные выводы. Никакой такой девушки, которая бы изменила мои взгляды, не существует. Я когда прочел это, даже в голове перебрал парочку фамилий, может, я какую-то сильную женщину зря упустил, но нет. К сожалению коллег, которые об этом написали, это ложь.
Хейтеры в сети и жизни
– Доводится ли сталкиваться с негативом и агрессией из-за разных политических взглядов в обычной жизни, вне социальных сетей – на улице, в подъезде, магазине? Или виртуальная картинка с реальной сильно расходится?
– Я рад, что Вы задали этот вопрос. Заходишь в соцсеть, а тут тебе создают иллюзию, что все, вокруг пожар, сейчас будет плохо. Выходишь на улицу – и понимаешь: всего этого на самом деле не существует. Буду честен: у меня мало свободного времени, чтобы много гулять. Последние полтора года жизнь проходит в формате работа-дом, какой-то редкий отдых. Но несмотря на то, сколько всего выливалось в соцсетях, в реальности вот уже без малого за год было всего два эпизода, когда кто-то что-то околонегативное мне попытался сказать. Первый раз в магазине парень решил пошутить немного, мягко, без оскорблений просил сфотографироваться, правда, я отказался. Второй раз на улице женщина спросила, когда мы будем правду показывать по телевизору.
– А Вы что ей ответили?
– Ответил: показываем каждый день, смотрите, пожалуйста. Но она хочет видеть какую-то свою правду, видимо. Я бы сказал, ситуация складывается совершенно обратная: госТВ стали смотреть сейчас гораздо больше людей.
– В соцсетях Вы достаточно активны, отвечаете практически на все комментарии, спорите, приводите аргументы. Как много людей пытается пообщаться с вами лично: среди них больше все-таки тех, кто говорит слова благодарности и поддержки,или хейтеров?
– Хейтеров стало меньше, может быть, часть из них пришла к мнению, что оскорблять человека – это лишнее. Что касается общего массива комментариев и личных сообщений, сейчас нас в основном благодарят за работу, за то, что объясняем происходящее в стране. Иногда встречаются люди, которые придерживаются другой точки зрения: если это адекватное выражение своих мыслей, стараюсь отвечать. Мы можем поспорить. В целом в личных сообщениях сейчас в плане негатива достаточно тихо. Инстаграм, правда, удалили, может быть, туда бы писали, не знаю. Но раз уж мне заблокировали аккаунт, восстанавливать его я не буду. В любом случае, на тех платформах, где я есть, людей, выражающих схожую с моей позицию, абсолютное большинство.
Сколько осталось за кадром?
– Сейчас оппозиция готовится ко второй волне протестов: как Вы думаете, «весна действительно близко», как любят говорить на отдельных ресурсах, или же за все это время они растеряли приверженцев?
– Наши оппоненты готовятся к протестам, которые у них остались только в их же головах. Они очень боятся кого бы то ни было куда-то звать, и это сейчас очень хорошо заметно, потому что все объективно понимают: никто никуда не пойдет либо выйдет крайне незначительная часть людей, а им этого мало. Поэтому нигде, ни в одном центре «беглых товарищей» вы не найдете открытого цельного призыва что-либо делать. Сплошные полунамеки. Они тоже понимают, что протест сдулся окончательно, поэтому крайне осторожны в своих призывах. А мы, в свою очередь, прекрасно знаем их планы и можем наглядно показать, что на публике они говорят одно, а между собой – совсем другое.
– Ваш цикл программ «Ложь беглых»: кто помогал в реализации проекта и ждать ли в ближайшее время похожих циклов?
– Циклов, наверное, нет. Собственно, не вижу в этом пока необходимости. Я даже, скорее, вошел бы в повестку обычной жизни, потому что, пока мы тут немножечко «воевали», меньше рассказывали обо всем остальном. Много информаторов в каждом лагере у нас остается до сих пор. Люди предлагают свою помощь: кто-то услышал что-то случайно или не совсем случайно, оказался на Zoom-конференции, на которой его не должно было быть. Нам присылают много информации. Мы ее проверяем и берем в работу. Понятно, что всего рассказать я не могу. Но спасибо тем неравнодушным людям, которые приобщились к делу.
– За кадром, выходит, еще много компромата на «беглых» осталось?
– Конечно. Из того объема информации, который у меня есть, в эфир попало не более трех процентов. Именно по этой причине никто из героев ни разу не опроверг публично прозвучавшее, не сказал, что Игорь Тур и ОНТ врут. Они прекрасно понимают, что мы еще далеко не все рассказали, что знаем. Наблюдаем, что будет дальше. Скажу так: я готов выходить в эфир с фактурой хоть каждый день на протяжении очень долгого времени. Вопрос только в целесообразности.
– Вы получили медаль Франциска Скорины из рук Президента, но работаете, уверена, не ради наград. Какие самые важные цели Вы ставите перед собой сейчас?
– Карьерный рост, деньги, похвалы, известность, разные плюшки – это все даже не вторично, а третично. Я бы хотел получить единственно важное – победу, чтобы мы, наконец, окончательно вернулись к спокойной нормальной жизни.
Анна РАДЮК
Фото:СБ, ОНТ, из архива героя
