«Саша всю жизнь помнил, как хоронили погибших жители соседних деревень». История чудом выжившего хатынского мальчика
Полицаи заживо сожгли 149 человек, в том числе 76 детей.
Согласитесь, сложно даже представить, что не так давно в нашем городе среди гродненцев жил человек, в паспорте которого значилось место рождения – деревня Хатынь. Да, та самая Хатынь, жестоко сожженная вместе с жителями 22 марта 1943 года. Хатынь, так и не возродившаяся после страшной войны, потому что некому было ее возрождать: в жутком огне фашисты и их прислужники полицаи заживо сожгли 149 человек, в том числе 76 детей.Сегодня на месте деревни Хатынь величественный мемориал, известный всему человечеству. 26 символичных дымоходов на месте сгоревших домов. И целое поле обелисков, их 132, с названиями сел в разных районах Беларуси, не существующих на современных картах. Тишина здесь особо звенящая, время от времени ее нарушает звон колоколов. Их тоже 26 – столько, сколько было домов, наполненных жизнью. Крайним был дом Александра Петровича Желобковича – того самого, который позже жил в Гродно. В Хатыни вся его родня, шагнувшая в пламени в вечность. Черные буквы утоплены в нишу на дымоходе и скорбно перечисляют тех, кто здесь жил и сгорел заживо:
Желобкович Петр Антонович.
Желобкович Степанида Алексеевна.
Желобкович Оля, 15 лет.
Желобкович Лида, 10 лет.
Желобкович Стася, 7 лет.
Желобкович Рая, 3 года.
А Саша выжил. Я познакомился с ним в Гродно в 1983 году. Он, подполковник Советской Армии в запасе, работал референтом областной организации общества «Знание». Не так давно его семья справила новоселье в новой девятиэтажке, куда в большую трехкомнатную квартиру он вселился с супругой Ниной Петровной, дочерью Светланой и сыном Николаем. Своими руками довели все до ума, а из самых дорогих вещей были фотографии с историей уже его семьи – счастливыми детскими лицами – продолжением его рода, чудом оставшегося на земле. Спокойный, рассудительный, крепкого телосложения, Александр Петрович, когда мы встретились, внимательным взглядом несколько минут изучал меня. Потом понимая, что я не отстану, начал свой рассказ, а я чувствовал внутреннюю боль, с которой он это делал…
Саша Желобкович родился в 1930 году, жил в Хатыни с родителями и четырьмя сестричками в просторном доме, срубленном еще дедом. Дом стоял с краю деревни, недалеко у леса, что тоже немаловажно было для отца, профессионального лесничего, знающего в лесу все. В свои неполных 13 лет Саше доводилось помогать отцу, и он тоже хорошо знал лес и его тропинки. Жили в деревне дружно, пока внезапно обрушившаяся война не внесла свой расклад.
Хатынцы активно помогали партизанам, кормили, устраивали на ночлег. Вот и накануне трагедии, переночевав, группа партизан ушла на задание. Никто из жителей не знал, что ранее на шоссе они подорвали несколько машин, в одной из которых был уничтожен важный эсэсовец. Фашисты стали преследовать партизан, вызвали подмогу карателей-полицаев из Плещениц. Из Логойска прибыли эсэсовцы. В послеобеденное время деревню окружили, завязался бой с партизанами. Услышав выстрелы, родители выскочили из дома, подсадили сына Сашу на лошадь, и она быстро понесла его к спасительному лесу, а затем знакомой тропинкой километров семь к деревне Замостье, где жили его тетя Мария – родная сестра Сашиного отца с мужем Михаилом. Мальчишка даже не мог предположить, что в последний раз видел в Хатыни живыми своих папу и маму, сестричек Олю, Лиду, Стасю, маленькую трехлетнюю Раю. Он рвался вернуться назад, но только на рассвете дядя Миша запряг лошадь и повез в Хатынь. Еще догорали головешки на месте всех 26 сожженных домов, о которых напоминали лишь закопченные кирпичные дымоходы. Его дома тоже не было – вся семья, согнанная карателями в сарай в центре деревни, живьем вместе со всеми сельчанами сгорела в огне… Саша всю жизнь помнил, как хоронили погибших жители соседних деревень, в том числе родственники. Три креста установили на месте захоронения хатынцев. Сколько слез тогда было выплакано от отчаяния и бессилия, что он, мальчишка, не смог защитить родных. Это уникальное фото трех крестов на могилах, сделанное им самим, теперь есть и в музее Хатыни.
Что было потом? Огонь Хатыни сжег его детство. Некоторое время жил в соседней деревне у дяди Миши. Потом, когда немцы и каратели начали блокаду, мирное население спасалось в лесах рядом с партизанами. Но в боевых действиях не участвовал. И вот новое горе – за связь с партизанами гитлеровцы в гестапо зверски замучили его дядю Мишу, партизана-подпольщика.
В 1944 году Советская Армия освободила родную землю. Плещеницкий детский дом, куда попал, стал второй школой Саши Желобковича, хотя учиться он начал еще до войны. Экстерном здесь сдавал сразу несколько пропущенных в войну школьных классов. И понял для себя, что на этой земле он должен стать защитником. Поступил в подготовительную артиллерийскую школу и очень гордился своей первой военной формой маленького советского солдата. Затем артиллерийское училище, служба на Дальнем Востоке. С женой, Ниной Петровной, коренной москвичкой, он познакомился в Москве, куда приехал за новым назначением после службы на Сахалине и Курильских островах. На третий день знакомства сделал предложение. Через неделю была свадьба. И, получив назначение в Среднюю Азию (Казахстан), уехал туда с молодой женой. Потом был перевод в Туркмению с пятнадцатидневным ребенком на руках. Этой девочкой была дочь Светлана. И снова учеба, на этот раз в Ленинградской военной ракетно-артиллерийской академии. В Ленинграде родился сын Коля. И снова дороги. После академии направлен в Белорусский военный округ. Во время службы в Гродно, который ему понравился, избирался депутатом городского Совета народных депутатов. Еще служил в Бресте и Центральной группе советских войск в Чехословакии. Прошел достойный офицерский путь от лейтенанта до подполковника. После ухода по состоянию здоровья в запас вернулся с семьей в Гродно. Был приглашен на работу референтом в Гродненскую областную организацию общества «Знание». Конечно, хатынская трагедия сказалась на его здоровье. Он ничего не забыл из своего детства, не имел права…
В 1966 году руководитель республики Пётр Миронович Машеров, изучив документы и многочисленные обращения общественности, принял решение создать на месте хатынской трагедии величественный мемориал, создание которого курировал лично. Александр Петрович тоже посильно участвовал в создании музея комплекса, давал советы и уточнения его создателям. Кинохроника сохранила кадры открытия мемориала 3 июля 1969 года. Мир услышал дрожащий от волнения голос единственного выжившего взрослого свидетеля трагедии кузнеца Иосифа Каминского, ставшего прообразом главной шестиметровой фигуры несломленного старика с мертвым ребенком на руках. Там же выступал с ярким обличением фашизма тогда еще военный человек, майор, чудом спасшийся мальчишка – Александр Петрович Желобкович. Его пригласили на торжество из Чехословакии, где служил. Теперь эти кинокадры и фотографии – достояние истории. Уйдя в запас по состоянию здоровья и вернувшись в Гродно, он часто бывал в Хатыни, возил туда свою семью, дышал родным воздухом. В 1994 году Александра Петровича не стало. Теперь его дело продолжают Нина Петровна и дети. Они также бывают в Хатыни, знают там все. Дочь Светлана Александровна Авгусевич после окончания мединститута и ординатуры более 30 лет работала государственным судебно-медицинским экспертом. В настоящее время является заместителем председателя совета ветеранов управления Государственного комитета судебных экспертиз по Гродненской области. Семья Александра Петровича бережно хранит уникальную историю Хатыни. Сын Николай работает в Департаменте охраны. В семье внучки Александра Петровича Галины, логопеда по образованию, подрастают его правнуки – Елисей, ученик третьего класса, и маленькая Ева. Так что к Хатыни протянуты прочные родственные нити и из нашего города Гродно.
Ну а я до сих пор помню эту историю, дружу с семьей Желобкович и как журналист, когда-то впервые рассказавший о хатынском мальчишке на страницах всесоюзной газеты «Комсомольская правда» (22 марта 1983 года), горжусь этим мужественным человеком с твердым стержнем внутри, который своей жизнью преподал всем нам яркий пример патриотизма и любви к Беларуси.
СПРАВКА
После войны Александр Петрович узнает, что акция уничтожения Хатыни была проведена 118-м гитлеровским батальоном СС Дирлевангера и полицаями из числа предателей, одним из командиров которых был Григорий Васюра. В ноябре-декабре 1986 года в Минске состоялся процесс над Григорием Васюрой, где А.П. Желобкович участвовал как свидетель, что потребовало от него много сил и здоровья. Во время суда (дело №104 объемом в 14 томов) было установлено, что палачом Васюрой лично были уничтожены более 360 мирных женщин, стариков, детей, в том числе и в Хатыни. Решением военного трибунала Белорусского военного округа Григорий Васюра признан виновным и приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение. Понесли справедливое возмездие и другие хатынские палачи.
Из показаний свидетеля трагедии Иосифа Каминского 31 января 1961 года:
«…Меня и сына моего брата Владислава два карателя погнали в сарай. Когда я пришел в сарай, то там уже были человек 10 граждан, в том числе моя семья. Я еще спросил, почему они неодетые, на что моя жена Аделия и дочь Ядвига ответили, что их каратели раздели, отняли все до исподних рубах. Людей продолжали сгонять в этот сарай, и он через непродолжительное время был совершенно заполнен, что даже нельзя поднять рук. В сарай согнали человек сто семь моих односельчан. Когда открывали и загоняли людей, было видно, что многие дома уже горели. Я понял, что нас будут расстреливать, и сказал находившимся вместе со мной в сарае жителям: «Молитесь богу, потому, что здесь умрут все». В сарай были согнаны мирные жители, среди них много малолетних и даже грудного возраста детей, а остальные — в основном женщины, старики. Обреченные на смерть люди, в том числе я и члены моей семьи, сильно плакали, кричали. Открыв двери сарая, каратели стали расстреливать из пулеметов, автоматов и другого оружия граждан, но стрельбы почти не было слышно из-за сильного крика и воя людей. Я со своим 15-летним сыном Адамом оказался около стены, убитые граждане падали на меня, еще живые люди метались в общей толпе, словно волны, лилась кровь из тел раненых и убитых. Обвалилась горевшая крыша, страшный, дикий вой людей еще усилился. Под ней горевшие живьем люди так вопили и ворочались, что эта крыша прямо-таки кружилась. Мне удалось из-под трупов и горевших людей выбраться и доползти до дверей. Тут же каратель, стоявший у дверей сарая из автомата выстрелил по мне, в результате я оказался раненым в левое плечо; пули как будто обожгли меня, поцарапав в нескольких местах тело в области спины и порвав одежду. Мой сын Адам, до этого обгоревший, выскочил из сарая, но в метрах 10 от сарая после выстрелов упал. Я, будучи раненым, чтобы не стрелял больше по мне каратель, лежал без движения, прикинувшись мертвым, но часть горевшей крыши упала мне на ноги, и у меня загорелась одежда. Я после этого стал выползать из сарая, поднял немного голову, увидел, что карателей у дверей уже нет. Возле сарая лежало много убитых и обгоревших людей. Там же лежал раненый сосед мой Альбин Феликсович Иотка, у него из бока лилась кровь, и, поскольку я находился рядом с ним, то кровь текла прямо на меня. Я еще пытался ему помочь, затыкал рукой рану, чтобы не текла кровь, но он уже умирал, будучи совершенно обгоревшим, на лице и теле не было уже кожи, тем не менее, он еще раза два сказал: «Спасай меня, коваль!», почувствовав мое прикосновение. Услышав слова умиравшего Альбина, каратель подошел откуда-то, ничего не говоря, поднял меня за ноги и отбросил, я, хотя был в полусознании, не ворочался. Тогда этот каратель ударил меня прикладом в лицо и ушел. У меня была в ожогах спина и руки. Лежал я совершенно разутый, так как снял горевшие валенки, когда выполз из сарая. Лежал на снегу в луже крови, то есть смешавшейся со снегом. Вскоре я услышал сигнал к отъезду карателей, а когда они немного отъехали, мой сын Адам, лежавший недалеко от меня, в метрах примерно трех, позвал меня к себе вытащить его из лужи. Я подполз, приподнял его, но увидел, что он ранен в живот пулеметной очередью — словно перерезан пулями пополам. Мой сынок еще успел спросить: «А жива ли мама?» — и потерял сознание. Я хотел его нести, но скоро понял, что Адам скончался. Какие трупы лежали около сарая, не помню, вспоминаю еще только Желобковича Андрея, которого видел убитым. Кроме моих членов семьи, там погибли его жена и трое детей, в том числе грудной ребенок. Я сам поднялся идти, но не смог, обессилел, и вскоре пришел ко мне мой шурин Яскевич Иосиф Антонович, проживавший на хуторе в полутора примерно километрах от деревни Хатынь, и отвел к себе домой, вернее, почти нес на себе. Деревня Хатынь уже полностью догорала. Это было вечером 22 марта 1943 года, когда стемнело...".
(Из документов Чрезвычайной Государственной Комиссии СССР, опубликованных в книге «Хатынь. Трагедия и память», изданной Национальным Архивом РБ, 2009 год, стр. 29-32).
Александр Лосминский
Фото:из архива семьи Желобкович и Анатолия Дрибаса
